(ВОПЛЕНИЦА, ГОЛОСНИЦА, ГОЛОШЕЛЬНИЦА, ПЕВУЛЯ, ПЛАКАЛЬЩИЦА, ПОДГОЛОСНИЦА, ПРИЧИТАЛЬЩИЦА, СТИХОВОДНИЦА).
Профессиональная плакальщица, которую приглашали для исполнения причетов (причитаний, плачей, воплей) в ходе свадебного и похоронного обрядов, а также во время проводов парня в рекруты.
Причетная традиция имеет многовековую историю. Об обычае причитать над умершим свидетельствуют памятники древнерусской письменности. Так, в «Поучении» Владимира Мономаха (Лаврентьевская летопись, 1096 г.) упоминалось о «желях», то есть плачах по мертвым. Одним из древнейших фактов плача сына об отце является эпизод, описывающий похороны Изяслава Ярославича, сын которого Ярополк «идяше по нем, плачася с дружиною своею: „Отче, отче мой! Что еси пожил без печали на свете сам, многы пакости приим от людей и от братья своя? Се же погибе не от брата, но за брата своего положа главу свою"».
Вместе с тем и в древнерусских письменных источниках, и в более поздней устной народной традиции женские плачи представлены гораздо шире, чем мужские. Таков, например, дошедший в разных списках плач московской княгини Евдокии над Дмитрием Донским: «О како умре живот мой драгий, меня едину вдовою остави? Почто не промолвиши ко мне?.. Цвете мой красный, что рано увядаеши?.. Чему, господине, не воззрите на мя, не промолвиши ко мне? Ужели мя забыл еси? Чего ради не воззриши на мя и на дети своя?.. Старые вдовы, утешите меня, а молодые вдовы плачите со мною, вдовья бо беда горчае всех людей...» В XIX в. хранительницами причетной традиции стали женщины, по преимуществу пожилые, обладающие обширной памятью, знанием семейных обрядов.
В похоронном обряде исполнение причитаний носило обязательный характер. Поэтому каждая женщина сельской общины владела хотя бы минимальными навыками причитаний. По сообщению известного фольклориста второй половины XIX в. П. Н. Рыбникова, почти всякая женщина в с. Толвуе Петрозаводского у. Олонецкой губ. могла выплакивать свое горе в «заплачках», которые переходили из поколения в поколение и были известны каждой болъшухе и старухе. Этому искусству учились и в семейном кругу, и от соседок.
Из записок иностранцев, посещавших русскую землю в XVI—XVII вв., известно о феномене приглашения наемных плакальщиц на похороны. Об этом писали И. Г. Корб и Г. Седерберг, приводя типичные для причитаний вопросы к умершему: «Зачем ты умер, зачем ушел от нас? Или тебе не хватало пищи или питья? Или жена у тебя была не молода или не любила тебя? Или дети были плохи?»
На Русском Севере существовали особые специалистки, без участия которых не обходились ни одна свадьба, похороны, рекрутский набор. П.-стиховодницы строго относились к своим обязанностям, что обеспечило длительную жизнь традиционных семейных обрядов во всей их полноте. В ряде северных районов причитания имели свои, характерные только для данной местности, особенности — общие мотивы, формулы, композиционные приемы, напевы. Здесь же существовала преемственность в манере исполнения причетов и определенная система обучения причетному мастерству.
Усвоение приемов причитывания начиналось, скорее всего, со свадебных причитаний, поскольку они были предметом наибольшего интереса для любой крестьянской девочки. Для детей присутствие на свадьбе было одним из самых ярких развлечений. Впервые девочки пробовали исполнять свадебные песни и причеты во время игры с куклами «в свадьбу», проигрывая практически все этапы обряда. Позже, в рамках молодежных игр на посиделках и игрищах, происходило оттачивание умения причитать, но причеты исполнялись все еще «занарок», то есть понарошку. По замечанию Е. В. Барсова, осуществившего первое фундаментальное издание северно-русских причитаний: «Причитанья Северного края», 1872—1885, опытная стиховодница обучала причитыванию девочек в 10—16 лет.
Впервые по-настоящему девушка начинала голосить после просватанья. Повсеместно в России невеста должна была причитать весь последующий период, до дня венчания. На Русском Севере приглашали опытную плакальщицу для причитания в определенные моменты свадебного ритуала. После просватанья она ходила с невестой и девушками-подружками по домам родственников и знакомых и, подходя к каждому дому, причитала от лица невесты. Она же вопила во время обряда прощания невесты с подружками, которые при этом подголашивали вторыми голосами, а сама невеста подвывала. Обычно за свое дело П. получала вознаграждение.
Если к невесте плакальщиц призывали, то оплакивать покойника или на проводы рекрута они приходили, как правило, по своей воле, что, вероятно, соотносилось с негласным кодексом профессионального поведения. Здесь, как и на свадьбе, вопленица причитала не от себя, а от лица горюющих родственников.
Причитания по умершим приурочивались к определенным этапам похоронного обряда: в момент смерти, при одевании покойного, положении его в домовину, выносе гроба из дома, в церкви после отпевания, по дороге на кладбище, у могилы и затем дома перед началом или во время поминок. Посещение могил с ритуальными причитаниями происходило на девятый день после смерти, в полусорочины (на двадцатый день), сорочины, полугодовщину, годовщину, именины покойного, в урочный день (день его смерти) через два, три года.
По своему характеру, форме, образной системе похоронным причитаниям чрезвычайно близки рекрутские, или «за- военные», плачи. О рекрутах плакали иной раз больше, чем по умершим, считая, что «жива эта разлука пуще мертвой». Действительно, уход в солдаты в народном сознании соотносился со смертью, поскольку военная служба в царской России длилась двадцать пять лет и человек либо не возвращался в свою деревню, либо появлялся там уже стариком. Во время «печального» пира (см. Проводы некрутое) в доме собирались родственники, соседи, товарищи, девушки. После угощения рекрут начинал прощаться с домом, а вопленица причитала от лица его матери ИЛИ сестры. Существовали также плачи от имени солдата, пришедшего домой на побывку.
Причитальщицы воспроизводили плачи, которые всегда соотносились с конкретным случаем. Для исполнения свадебных причитаний имело значение — сирота невеста или нет, для рекрутских причитаний — холостой он или женатый, а для похоронных плачей — каковы обстоятельства смерти, кем был умерший, кто из родственников остался после него. При сохранении закрепленных традицией устойчивых формул, образов и приемов причитаний талантливая П. применительно к частной ситуации тут же сочиняла новые, соответствующие случаю строки, как будто они уже были в ее памяти. В этом плане показательна поэтическая характеристика процесса причитания: «причет сам на ум течет».
Искусство причитаний, как и других фольклорных жанров, основывается как на традиции, так и на импровизационном начале исполнителя. Последнее оказывается особенно важным, поскольку каждый причет представляет собой импровизацию, связанную с конкретными обстоятельствами той или иной семьи. При этом индивидуальное начало исполнителя в определенной степени сдерживалось, подчиняясь обряду. В отличие от сказочника или исполнителя песен П. не ставила перед собой задачу художественного исполнения причета. Она стремилась излить в причете те скорбные чувства, которые переполняли участников обряда и которые были близки ей самой в силу ее собственного жизненного опыта.
В историю фольклористики вошли немногие имена плакальщиц; в большинстве случаев не известны не только их биографии, а даже фамилии. Среди выдающихся русских исполнительниц — крестьянка Дрыгина из Воезерского прихода Олонецкой губ., сказительница из этой же губернии Н. С. Богданова, Е. Денисова из Старорусского края, М. К. Санова, А. Н. Сполохова и М. Крысанова из Костромской губ., У. Иванова, А. Маслова и А. Чуева из Владимирской губ., сибирские вопленицы Щапова и Белоусова, А. М. Пашкова, Л. Ланева, А. М. Первенцева и Н. В. Кони- хина из Пудожского края, вологодская старушка-нищая Ульяна, А. Е. Лазориха из Новгородской губ., К. Момонова из Тверской губ., М. Федорова из Каргополя и др.
Воплощением высокого мастерства были признаны причитания знаменитой вопленицы Ирины Андреевны Федосовой (1831—1899) из д. Кузаранды Петрозаводского у. в Заонежье. В тринадцать лет она во всей округе уже слыла стиховодницей, и ее как профессиональную П. начали приглашать на свадьбы. Об одаренности Федосовой свидетельствует реакция слушателей: «Что на свадьбах ли запоет — старики запляшут, на похоронах ли завопит — каменный заплачет».
Свои плачи И. А. Федосова насыщала живыми, развернутыми картинами крестьянской действительности. Всякий раз она разнообразила причитания в зависимости и от родственных связей оплакивающих покойного (плач вдовы о муже, матери о дочери, о сыне, плач по крестнице, по дяде родном и двоюродном, по сестре, по свату и т. д.), и от конкретных обстоятельств смерти (плач об утонувших в Онежском озере, об убитом «громом-молвией», об «упьянсливой головушке»), и от принадлежности покойного к той или иной социальной категории (плач по мирском старосте, по писаре, по попе). Семнадцать ее плачей, записанных Е. В. Барсовым, заняли в его сборнике около трехсот страниц. Некоторые из причитаний насчитывают более тысячи стихов, тогда как обычный северный причет состоит из сотни стихов.
Плакальщицы пользовались большим уважением односельчан. Об этом свидетельствует рассказ И. А. Федосовой об отношении к ней даже в годы ее молодости: «Имя мне было со изотчиной; грубого слова не слыхала».
Источник: Мужики и бабы.
Мужское и женское в русской традиционной культуре.
Санкт-Петербург. "Искусство-СПБ", 2005, с. 467-473.
