Важную роль в системе традиционной коммуникации играли агрессивные и конфликтные типы контактов: межгрупповые и межобщинные столкновения (драки) и уличные шалости и озорство. Коммуникативная цель конфликта — в выяснении актуальных позиций соперничающих групп, уточнение или подтверждение границ их территориального доминирования и положения на неофициальной иерархической лестнице селенческого куста. Полученное в результате конфликта представление о соотношении сил могло создавать предпосылки для дальнейшего развития межгрупповых отношений.
 

    Сопровождавшие праздники и гуляния (см.) конфликты и столкновения между группами парней, к которым часто подключались подростки, а иногда и взрослые мужчины, в традиционном понимании вовсе не являлись девиантным поведением. Драки, наряду с участием в гуляньях и гостеваньем, были одной из узаконенных традицией форм праздничной мужской коммуникации, особенно характерной для неженатой молодежи. Они нередко рассматривались как кульминация всего праздничного гуляния, поэтому отсутствие драки могло восприниматься как недостаток: «Што и за праздник, никово и не убили!» ²⁶⁵. «Троица да Дмитрев день — это были престольные праздники, трёхдневные. Это с Троицы-то и гулянья. Гостей много находило. Больше в Троицу дрались, в Дмитрев день вроде и не так. Как Троица подходит, дак у ково-нибудь да уж убьют. Пошто уж так и дрались, не знаю. Или убьют, или „широкая" драка была — это всё люто. Ой, как вот это было люто!» ²⁶⁶.
 

    Силовое противоборство между мужским населением отдельных местностей, селений, разных частей («концов», «слобод») больших сел или провинциальных городов было важным механизмом, регулирующим взаимоотношения как внутри молодежных групп (в «артелях», «шатиях», «шайках», «ватагах»), так и между ними.
 

    В каждой местности существовали деревни, села или целые приходы, которые были связаны как традицией перегащивания, так и повторявшимся из года в год противостоянием мужского населения, прежде всего молодежи. Внутри деревни все конфликты в основном завершались перебранкой. «Раньше всё по приходам были. Был вот Иванов день (вот он недавно этот Иванов день
 

193
был), в Янгосоре, приход там. Так вот в Янгосоре тоже драки были. Теперь в Широгорье, там широгора и благовещенские. Как придут вот благовещенские в Широгорье, а широгора их, значит, прогнать хотят. И вот начинаэцца драка. Там Троица и заговенье, вот в эти праздники драки были. Потом было вот здесь в Дуплино деревня, там „большая дорога" называлась. На этой „большой дороге" лужа такая чистая и на этой „большой дороге" собирались со всех приходов. Вот Никольские были, с Вахрушева, беседные там это, а потом вот широгора. И вот как только придут и гуляют, значит, встречаюцца и, значит, спор и драка. В заговенье на „большой дороге" гуляли, дрались всё, значит, вахрушана с Никольским вот. [В Скрепилово] в Троицу, да. Приход на приход» ²⁶⁷. В д. Братовец «у нас вот с Якимовским всё время чё-то худо отношения было, всё дрались. Вот с Оглы ходили все тут. Деревня на деревню ходили» ²⁶⁸.
 

    Иногда статус чужака надежно предохранял от нападения, в других случаях, особенно при гуляний парней партиями во время праздников, к чужакам напротив относились откровенно враждебно ²⁶⁹. «В чужой приход на гулянье дак опасно, и не ходили там один-два, тебя прирежут. Если в приход, где ты с кем уж ведёшься не очень гладко, дак одному трудно ходить на гулянку туда. Оне уже готовяцца, и ты уж чу(в)ствуешь, што чёо-то надо ждать. Ну, в будень день дак я не слыхал, што там на тебя бросились. В будни мало ли ты пришёл по делам по каким, дак тебя уж не преследуют» ²⁷⁰.

    Поддержанию воинственного духа способствовали постоянные вылазки смельчаков в чужие деревни.: иногда для того, чтобы повидать приглянувшуюся на праздничном гуляний или на ярмарке девушку, иногда для выведывания «планов врага», а иногда и просто для демонстрации храбрости. Впоследствии эти похождения могли служить предметом хвастовства и многочисленных устных рассказов, которыми молодежь развлекала друг друга во время посиделок. Особенно часто такие вылазки совершались во время праздников. Несмотря на очевидный риск, связанный с такого рода прогулками (а отчасти и благодаря ему), они были важным элементом традиционных праздничных гуляний и являлись своеобразным развлечением: на праздники молодежь непременно стремилась посетить те деревни, с которыми существовали отношения соперничества и даже вражды. Наиболее удобные возможности предоставляли для этого престольные праздники, нередко совпадавшие с крупными годовыми (см. «Гуляния»), во время которых в деревни, отмечавшие престол, стекался народ со всей округи, а потому пребывание на территории противника было как бы освящено традицией.
 

194

    Существенной чертой поведения парней во время праздников и гуляний было стремление к пьяному куражу, что, по традиционным представлениям, способствовало повышению их авторитета и «славы» ²⁷¹. «Идут, матершынные песни поют. Это знаэшь, што уж драка будет. Песни пели да это замашуцца, уж это видать, што драка. Батбжьем в стену грохают. Дом на дороге стоит у нас. Думаэшь и стёкла-то вышибут. Ну, стёкла-то вроди стояли. Пьяные дак чо? Огонь горит! Огонь горит — пьяные дак» (д. Братовец) ²⁷².

    По свидетельству П. Городецкого, пьянство «особенно считается похвальным для парня. Предполагаемое у пьянствующего парня богатство и удаль служат шансом получить руку красивой и богатой девки. Парень в очень редких случаях присутствует на общих собраниях (на гуляньях и посиделках) трезвым. Обыкновенно такой выгоняется из места собраний. Пьяному же везде честь: девка его приголубливает, делает ему сигарку, раздевает его и укладывает спать, и сама к нему под бочок ложится. Бывшему накануне пьяным парню рассказывают про его „подвиги", к которым относят нецензурные слова и непристойные действия — вообще буйство. И чем больше буйствует и пьянствует парень, тем он „славнее"». Более того, как отмечает далее автор сообщения, чем больше обошел домов или даже деревень парень в пьяном виде, тем считается это более почетным. Его мать, ища по деревням сына, всем рассказывает по возвращении подробности его с товарищами «подвигов». «Со своей стороны и парни стараются по возможности „обежать больше места", т. е. деревень в пьяном виде — для показа. На другой день, уже в трезвом виде, для вящей славы они лично, передают девкам о своих „подвигах", соединенных с пьянством. Предварительно рассказывается, как они пили водку в таком-то кабаке, потом у такого-то мужика или девки, которая купила им водки, и как, наконец, дрались и разошлись не помня себя. Подобные рассказы сопровождаются со стороны девки лишь ойканьем. В заключенье парень попросит у девки денег на водку и, напившись, опять к вечеру приходит к ней в деревню на посиделки» (Фетининская вол.) ²⁷³.
 

    По свидетельству другого автора, описывавшего традиционные праздники в Белозерском у., «после обеда молодые парни собираются вместе, и с гармониками, с самыми отвратительными по содержанию песнями, кривляньем и топанием по грязи, а зимой — валяясь в снегу, ходят из избы в избу, внося этот хаос за собой в дом не всегда любезно принимающих хозяев. Две-три чашки пива, и ватага не столько пьяных, сколько кажущихся пьяными, переходит в другую избу. Быть о празднике пьяным считается каким-то молодечеством и доблестью» ²⁷⁴.

    Наблюдения многих этнографов и очевидцев позволяют предположить, что пьяный кураж и связанная с ним демонстративная агрессивность были лишь одной из масок в ролевом поведении неженатых парней, необходимым атрибутом «добра молодца» — ухажера и жениха. Эта личина обязательно надевалась, когда была необходима публичная демонстрация своего статуса, т. е. она всегда была рассчитана на наличие зрителя и партнера-соперника. В этом убеждает, например, следующее наблюдение братьев Соколовых,
 

195
приведенное ими в сборнике сказок и песен Белозерского края: «Каждый парень, если и не охмелеет сильно, обязательно постарается по крайней мере сделать вид, что совершенно пьян. Этим он как бы показывает, что у него есть на что напиться, есть и у кого напиться. Помним, как нас поразил такой случай. Шли мы на праздник в д. Прокуфинскую в Пунемской вол. (Кирилловского у.) с компанией молодцов. Шли мирно, вели общую спокойную беседу. Парни были трезвы. Но невдалеке от Прокуфинской околицы видим — с нашими парнями что-то сделалось: они стали раскачиваться, громче говорить, задирать друг друга, один вытащил спрятанную в карман бутылку (между прочим, пустую!), — и в деревню вошла с нами с виду уже совершенно пьяная ватага» ²⁷⁵.

  Иногда агрессивное поведение и публичная демонстрация опьянения являлись формой заигрывания, своеобразным предложением девушке «приголубить» кавалера, предложением, от которого, как правило, считалось неприличным отказаться. В Грязовецком р-не на гуляний подвыпивший парень начинал куражиться (размахивал руками, шатался), особенно если тут же присутствовала девушка, с которой он гулял, «чтобы невеста ухаживала за ним, повела домой спать» (д. Мухино Гряз.).
 

  В отличие от строго регламентированных кулачных боев, широко распространенных в Центральной России и Поволжье, драки на территории Вологодчины практически не имели календарной приуроченности и в них редко соблюдались обычные для кулачек правила и запреты, хотя они и были известны всем. «Были такие крестьянские поговорки: „Лежачего нельзя трогать", дак это не всегда выдерживали, не каждый. Ребята, если когда он упал, обегают и там дальше пошли» (д. Хреново).
 

      Несмотря на традиционность драк и приуроченность их к определенным праздникам, их начало было обычно спонтанным и вызывалось разными причинами, среди которых не последнее место занимало желание парней, потерпевших поражение на предыдущем празднике, «отодрацца». Причиной драки могла быть и стычка давних недругов. За каждого из них «приставала» своя партия. «Ходят, поют, вот встречаюцца, понимаэшь, и один начинаэт (ковда-то ему досадил вот), и он ево, значит, начинаэт упрекать, спорить, потом колотушкам. И вот одна партия, как говорицца (тогда партиям всё это), вот начинает [с другой] драцца» (д. Скрепилово)²⁷⁶.

    Иногда девушки умышленно стравливали ухажеров, что потом выливалось в общую драку. «Ну, примерно там девушка идёт она гулять: „Ваня, ты сегодня ко мне подойдёшь". На гулянке. Ну, я дружу с ней. Ну вот: „Ты подойдёшь ко мне". Я прихожу — она с пареньком ходит. Вот за счёт этово тоже бывали схватки. [Драки] не только между двумя, и побольше. У меня тоже приятели есть. Девушку не трогают, а вот этово мальчика...» (д. Хреново)²⁷⁷.
 

196

    Столкновение предварялась многочисленными взаимными провокациями со стороны соперничающих компаний парней («шатий», «ватаг», «артелей»). Шатии обычно возглавлялись наиболее авторитетными, физически сильными парнями, славившимися своими выходками на всю округу: «А вот Сук — Вася Сук был за атамана там: всё Сук да Сук, прозвище-то. Задиристый такой быв, дак Суком звали...» (д. Шугино) ²⁷⁸. Именно они шли во главе компании во время гуляния, и именно они в большинстве случаев давали знак к началу столкновения.
 

    Обычно, прежде чем начать драку, оценивали силы соперника. «Задирает та всегда партия, которая считает себя в данную минуту сильнее. Другая партия, если чувствует свою слабость, старается не замечать вызывающих действий противников, уступает им, задабривает водкой, что иногда удается. Драка таким образом отсрочивается, а на этот раз дело ограничивается двумя или тремя „плюшенками", которые теперь совсем не считаются за обиду. Но коль скоро и вторая партия чувствует в себе достаточно силы, то принимает вызов: „Помирил да с нашим"» (Улома)²⁷⁹.

    Провоцировали драку часто подростки, шедшие за компанией взрослых парней, а поддержку молодежи могли оказывать мужчины, старики и даже женщины. «Начинают драку более сварливые и беспокойные. Иногда в виде застрельщиков вступают подростки, за них пристают взрослые ребята. Мужики составляют резерв. Хороший, степенный мужик драться не будет, но в каждой деревне несколько человек найдется таких, которые до старости дерутся» (Улома) ²⁸⁰. «Дерутся обыкновенно артель на артель. Сначала борются маленькие ребята, затем всё побольше и побольше. Наконец выходят на сцену и силачи — „славутники" различных деревень, и с этого момента и начинается драка» (Волог.) ²⁸¹. «Драки начинались с того, что задирались младшие. Их специально натравливали: подговаривали окурками кидаться, плеваться, толкаться. А когда старшие дрались, они подносили камни, колья, бросались камнями издали» (д. Малеево)282.
 

    Драка понималась как коллективное действие: один на один дрались редко.
 

Партия на партию,
Которая возьмёт,
Наша маленькая партия
Другую задерёт
              (д. Ефаново) ²⁸³.

  Достаточно было кому-либо из «чужаков» задеть «своего», как в единоборство спешили ввязаться помощники, иногда под предлогом «защиты» или прекращения драки. «И пожилые участвовали. Если у ёо там родственника задели да стали колотить, дак даже старики, и те подхватывали. Жалко всё-таки, знаэшь, — сродственник... А бывало и дети. Бывало и так: палки подкид(ы)вали. Бывало и так...» (д. Ларино)²⁸⁴.
 

197
      Коллективный характер драки, подключение к ней представителей разных страт и групп с целью «защитить своих» выявляют ее важную роль в консолидации молодежных групп, прежде всего членов молодежной ватаги, и традиционной общины в целом. «Это ищо вот гулянки были, у нас вот собирались в эту деревню к церкви, ходили тут вокруг церкви да. Ну вот тут, если большиэ идут парни, идут оне, собрались это ково-то бить, а маленькие эти, подрос(т)ки, с камням, с палкам, за им идут. Как вот всё равно шо боронья бежит за им, бегут все с уразинам. [А то], можэт, надо бы вот стукнуть, и нечем. Чево они и подсунут им» (д. Кузьминская Шекс.) ²⁸⁵. Демонстрация корпоративности «мужского братства», готовность «голову сложить» за интересы и «честь» своей «шатии» ярко проявлялась в тех случаях, когда помощниками парней в их «молодецких забавах» выступали убеленные сединами старики. «Другой раз бросали в воскресенье каменья на ремню друг в друга. [Стояли примерно в двухстах метрах друг от друга]. Старики в подолах рубах подносят каменья. Другие в ямы залезут, лягут, те мимо пробежат, а они из ямы вскочат и давай в них каменья бросать! Если сшибли с ног, то того похлёшчут. Хлестали все: кто гирькой, пинали в рожу каблуками, чтобы, вобшом, „набасить" ево...» (д. Пантелеевская) ²⁸⁶.
 

    Хотя в 20-30-е гг. XX в. специальной системы обучения подростков приемам рукопашного боя не существовало («Никто даже никоо не учил ничему, ничёо этоо. Не учили, што даже как и драцца. Это всякий по-своёму дерёцца, правда ведь...» — д. Никоново), можно уловить остатки прежних приемов воспитания в некоторых традиционных формах взаимоотношений взрослых и детей и подростков, действовавших подспудно и от случая к случаю («Они сами собой воспитывались все из поколения от поколения вот. Ну, просто такаа традиция» - д. Никоново), но в конечном счете приводивших к формированию специфических «бойцовских» качеств. К таким формам воздействия можно отнести демонстрацию некоторых типов поведения («действуй как я»), например, нарочитой, вызывающей агрессивности по отношению к «чужакам» и «подзуживание» подростков, натравливание их на соперников, в том числе превосходящих их по силе. «Вот, например, я бы вот с ним шол, а идёт там мущина взрослый или там парень взрослый. Ну, и сказав, шо: „Ну-ко, дай ему!" Если мне сказали, за[крутивсе]: „Чёо, закрутивсе? А-а, трус!" Ну, он видит, што уже отступать некуда, и он шлёпнет. А тот если сдачу сдав, значит драка завязалась хорошая...» (д. Никоново) ²⁸⁷.
 

198

    Дети выполняли также функцию разведчиков. Взрослые парни, пользуясь тем, что подростков в чужих деревнях не трогали, посылали их собирать сведения о соперниках. «Разведка была. Это таких подростков, ну вот маленькие ребятишка, ну вот годков которым там двенаццать, четырнаццать; В .разведку посылали, не посылали, брали. Вот оне там подслушивают всё. Потом приходят: „Готовяцца! У них то-то то-то, столько-то человек, тростей столько там". Может, полностью не могут учитывать, а так немножко наводку скажут, што так и так» (д. Хреново) ²⁸⁸.

  Началу драки предшествовало особое поведение, так называемое «прикалывание», целью которого было оскорбление и унижение соперника, а также стимулирование собственной агрессивности. Оно проявлялось в разных формах: от пения грубых, часто с матом, частушек, в которых осмеивали соперника и превозносили себя, особой пляски и игры на гармони до намеренной небрежности в одежде: надевания фуражки козырьком назад или набок, разрывания рубахи или расстегивания пуговиц, чтобы обнажить грудь. Все это должно было показать соперникам, что «нам жизнь не дорога». «На гулянку идут, тут песни-то запоют громко, задиристо, там это начинаэт. Вот. „Ой, — говорят, — сейчас начнёцца вот это! Ой, начнёцца!" Ты идёшь по гулянке дак тута гармонист играэт вместе с ребятам. А этот — вот нахаживаэт вперёд по улице туда-сюда. С пляской. Он уж как-то это не так и пляшот, с хулиганскими [выходками] уж. Рубаху рвали на себе. [Фуражки козырьком] туда, назад» (д. Зуево)²⁸⁹. В Белозерском у. «если встречается толпа, в которой есть несколько неприятелей, то нередко начинается „преддрачие", т. е. всячески сквернословят неприятеля, вызывают на драку, и если только неприятель вспыльчивый человек, то после должного предисловия приступают к драке. Начинается общая свалка» ²⁹⁰.

    Одним из способов показать свое намерение завязать драку была демонстрация оружия: железных или деревянных тростей, кольев, гирь, ножей. «Идут вот партия-то на партию ковда, встречу друг другу, дак тростями по земле, толькё. камни звенят! Это было. Перед дракой, да. Трости железные, наверьху загнута так. Дикасились. Дак это уж черезчур, што хлестать по земле тростью да махацца ножам да» (д. Скрепилово) ²⁹¹ «С кольем-то, колья взади ташшат, по пути [=тянут за собой]. Оне тут, конешно, и замахиваюцца, и роздеруцца бывало. Некоторые и драку начинают. Колья-то ладно, а цепи-то вон, цепи носили» (д. Братовец).
 

    В Белозерье «вот если, как у нас называэцца, не кампания, как там, а шатия на шатию. Ну, там:
Шатия на шатию
Давайте раз на раз!

      А тут уш два идёт ухаря впереди, которые уже как атаманы считаюцца. И уже в руках там „прикола" (и)ли што-то у ёо ес(т)ь — кол. Ну, и вот. В это время уш друг перед дружкой эт. Не дай Бог, если вот: как друг дружки не отвернули — всё, уже понеслось! Тут уже началось! Там независимо, што ты мине должен чем-то или я тебе должен...»²⁹². «С гармошкой идут, там это партия на партию
 

199
драцца ладят. И вот эдак и прискакивают, што уш так о землю чем-нибудь и колотят. А в это время идут партия на партию, и от вторая партия отвечаэт» (д. Зверево)²⁹³. «Приколами» атаманы били по земле при приближении к группе соперников, иногда и при пляске. Порой это превращалось в своеобразное соревнование между атаманами. Причем считалось большим позором, если кол от удара об землю ломался. «Идет и вроде как показуэт, што: „Вот у меня, — мол, — коль крепка!" Тот тоже стукнет. А бывало, што и у которово и лопнет. <...> Это уш значит уже: „Слабовато взято!"» (д. Никоново) ²⁹⁴.
 

  Функции «прикалывания» выполняли и многочисленные частушки провокационного характера, в том числе и матерные, исполнявшиеся прогуливавшимися ватагами под «деревенский перебор», «чтобы поднять боевой дух». «А перед дракой, сначала, значит, одна партия ходит, например, кузмадемьянщина, и широгора. Вот, кто острее, значит, песню придумаэт против вот этих своих соперников. Вот и начинают, значит:
 

А по деревеньке гуляем,
Посылаем на... всех.
 

С матюжком. Да. А те, значит, напротив поют. Эту же песню, только всё: „Широгорские гуляют, посылают" вот, кузьмадемьянщину» (д. Скрепилово) ²⁹⁵.
 

X... нам, да х... нам,
Да х... скачут перед нам,
А хоркают, косяцца,
Нае... бояцца.
(д. Зверево)²⁹⁶

Кто мазурика заденет,
Тот на ножик попадёт,
Из-за маленького ножика
Во сыру землю пойдёт.
(с. Брусенец) ²⁹⁷

Миня били кирпичом,
Все удары нипочем,
Колышком ударили,
Силушки убавили.
(Огибаловская вол.)²⁹⁸

Фински ножики точёныя
Не ламывалися,
Пашки Марова корявова
Не баивалися.
(с. Сидорово)²⁹⁹

200
Кто нас тронет, изобидит
Разудалых молодцов,
Остры ножики наточим,
Всех прирежем подлецов.
(с. Брусенец) ³⁰⁰

Задушевного товарища
Порезали в селе,
Молодая жизнь веселая
Уснула на ноже.
(Огибаловская вол.) ³⁰¹

    Своеобразным «приколом» и одновременно испытанием на храбрость было намеренное прохаживание парней из разных деревень вдоль села, в котором отмечался праздник, шеренгами, почти полностью перегораживавшими улицы деревни. Шедшие навстречу шатии практически перекрывали друг другу путь, стремясь вынудить соперников уступить дорогу или повернуть назад. «Ну, бывали, што ведь идут — например, вот Девятаа Пятница празник у нас был — наших человек семьдисят идёт, семьдисят пять (гармонист идёт в первых рядах) и там то же самоо. <...> Ну, и не отворачи(в)али друг от дружки. Это не дай Бог, если мы смелые, а от нас отвернули! Это значит уступили, проиграли считай што поле боя!» Уступивших дорогу высмеивали: «Ну, это как по-русски в матах-то всяко там, хто как выкрикнет. Ну, там матом; „Трусы!"» (д. Никоново) ³⁰².

      Именно таким прохаживанием вдоль улицы шатий объясняется обычное начало драки: будучи не в состоянии разойтись, соперники, проходя мимо, невольно или умышленно задевали друг друга плечом. «Ну, кому наа подрацца, дак тот ткнёт коо ли плечом — и партия на партию! Ну, ткнёт: оттуда идут — и ты идёшь, играэшь в гармонью. И поглядишь, хто коо тут задев — и потасовка пошла тут» (д. Ларино) ³⁰³. «Один к другому подошов, плечом толкнув — и пошло! „А-а, ты меня задел! За што задел?" Друг другу не понравилось — и пошло!» (д. Шугино) ³⁰⁴.

    В некоторых случаях драка сводилась к поединку между атаманами (а порой начиналась или завершалась им). Атаман воплощал важные качества традиционного молодежного мужского коллектива. С одной стороны, он в полной мере репрезентировал его коллективную агрессивно-наступательную мощь и полномочно управлял ею, с другой — являлся воплощением предельной раскованности и свободы, позволявшей ему подняться над коллективом и в полной мере проявить свою индивидуальность. Атаманами часто становились «отлётные» парни — особенно отчаянные, «лютые» драчуны, нередко сидевшие в тюрьме за хулиганство не один раз. Это обстоятельство обусловило и некоторую «криминализацию» законов мужской артели. Поэтому девушки «за атаманом не больно гналися, он такой хулиган дак!»
 

201
      Вместе с тем в молодежном фольклоре культивировался идеализированный образ атамана как храброго и бескомпромиссного бойца, справедливого защитника «своих». «Он среди своих никому не уступал, вот ево, значит, и выбрали атаманом. Стал, примерно, годов с шеснаццати, с семнаццати, уж он, значит, был атаманом. И драка эсли начинаэцца, дак он первой, значит, с ножиком не то с тростью. Вот. И тут остальныя все, значит, ево поддерживают. И он если не убежит, не струсит, вот в одной драке, в другой, и вот назывался он атаман. Выделявся он тем, што всегда идёт впереди,за им, значит, поддержка, все остальныя. Вот» (д. Скрепилово) ³⁰⁵. Если драка готовилась заранее, атаман разрабатывал план боя. «Там он руководит. А сам потом пойдёт. Толькё начинщики идут, а он потом занимаэцца этим делом» (д. Кузьминская Шекс.).
 

    Храбрости атаману прибавляла уверенность, что за ним стоит не только его «шатия», но и все «родословие», т. е. его многочисленная родня. «Партия на партию бываэт, в деревне не одна будет партия. Большие главари, всем неохота уступить. Так и было, так и было — неохота уступить всем. У ково это родословьё большое, дак тово не тронут. Тот и форсил, у которово родословьё, ево не дотыкнуцца» (д. Ефаново) ³⁰⁶.
 

    Провокацией к драке могли быть специальные частушки про «своего» и «чужого» атамана:

Атаман у нас молоденький,
Не выдадим ево,
Семерых в могилу вгоним
За ево за одново.
(д. Жуково) ³⁰⁷

Атаман идёт дорогой,
А ребята стороной,
А мы еб... атаману
Деревянной бороной.
(д. Зверево) ³⁰⁸

Атаман идет вперед,
Мы его помощники,
Кто заденет атамана,
Засверкают ножики!
(д. Малеево) ³⁰⁹

Атаман у вас высокой,
Токо веники ломать;
Нае...нули по баклуше —
Улетел, е...на мать!
(д. Ларино) ³¹⁰

202
Из нагана выстрел дали,
По реке пошел туман, .
Что ты голову повесил.
Наш веселый атаман.
(д. Яхреньга)³¹¹

Атаману нашему
Здорово досталося,
Четыре зуба с половиной,
Три еще осталося.
(д. Ваганово) ³¹²

Партия на партию,
Которая возьмёт,
Атаман у нас молоденький, .
Нигде не пропадёт.
(д. Верхняя Пустынь) ³¹³

  Характерной чертой поведения атаманов было «выломывание», сопровождавшееся различными вызывающими жестами и выходками. «Безобразие сцены увеличивается еще и тем, что многие страшно ругаются, гикают, хоркают по-лошадиному» (Улома) ³¹⁴. «Выломывались — это уш! С выпляской идут и всяко там это вычивиривают. Да... И обязательно песни матерные вот [пели]. Ну, какую песню там? Их же очень-очень [много] — там сотни! Ну, вот:

Атаман идёт по бережку
И машет батожком.
"Атаманову сударушку
Е...ут под бережком.

    [Атаман «ломается»], а остальные песни поют. Он запевает, остальные подтяги(в)ают песню эту, частушку. <...> Куплет споёт и хорнёт и в это время подпрыгнет и спляшот. [Или] вот за ворот рубашки руки положит и рубашку порвёт у себя — атаман. Да, у себя, сам у себя. Да, да, да, когда ломаэцца. <...> А обычно пьяные всегда это. Но не напивалисе вот как теперь!.» (д. Устье) ³¹⁵. «Заносяцца, дак вот это звали „ломаэцца". Ишь „славник" разломався! Шобы ево уважали. <...> Пляшет бойкой, писню споёт да и захоркаэт. Ну а заплясал да писни поёт хулиганские да хоркаэт, дак, конечно, драка без конца будет» (д. Починок Гряз.) ³¹⁶.
 

203

      «Хорканье» — один из самых впечатляющих приемов демонстрации агрессивности и презрения к сопернику, известных в западных р-нах области. Хрипящий звук, возникавший при втягивании в себя воздуха, отдаленно напоминал рычание хищного зверя. По свидетельствам некоторых рассказчиков, «хорканье» считалось совершенно неприличной выходкой («это пострашнее мата будет»); по отношению к девушке оно выражало сексуальное желание. Разошедшегося подвыпившего плясуна, начавшего «хоркать» при пляске, немедленно выставляли: «А хоркали (публики много на улице!), когда пляска идет в кругу. Ну, уш тода ёо — скажут, што: „Уходи, хватит тибе!" — не пустят больше на круг...» ³¹⁷. В Уфтюге, по сообщению С. В. Мальгинова, «хоркать — употребляется в значении „совокупляться". В этом случае показывается характерный жест руками: указательный палец левой руки суют и обратно выдергивают из накрепко сжатых пальцев правой руки, просовывая в образовавшееся кольцо от соединения указательного и большого пальцев левой руки. <...> Звук, произносимый под названием „хоркать" — похож на хрюканье свиньи» ³¹⁸.
 

    При встрече шатий «хорканье» было формой прикалывания: «С гармоньей одне идут оттуда, а мы отсюда [=навстречу друг другу]. И вот друг перед дружкой-то вот и хоркают. В гармонью играют. И вот как хорканье-то это, што: „Вот хто я!" — хто сильнее...» (д. Глухареве) 319.
 

    Иногда формальным поводом к драке могли стать претензии к гармонисту или сопернику в пляске. «Тут как-то — ой! Парня изрезали, всё лицо изрезали, игрока. Заиграл, што-нибудь не такое сыграл — и ево изрезали. <...> Пляшут да вот, ты пляшешь, другой вышел, тожо пляшот, вот на перепляс, помешали, на улице не хватаэт места, толкнули друг дружку — вот те драка» (д. Починок Гряз.) ³²⁰.

    «Прикалывание» во время гуляния по улице или при пляске могло включать в себя не только «ломание» и «хорканье», но и «стращание» — исполнение частушек с угрозами в адрес «супостатов», т. е. других парней, претендующих на благосклонность девушки, за которой ухаживал (или хотел бы ухаживать) поющий. «[Пели это] ну, на задир. Ну, вот если ревнуэшь, тебе охота с этой девкой ходить, дак. Вот он и поёт:
 

Супостата ненавижу,
Как собаку бёлуу:
Финский ножик запехаю
Под лопатку левую!

    Это страшшаэт, видишь... Ну, и на гулянье. Вот тут встричаэцце и напеваат ему тут элак...» (д. Ларино) ³²¹.

Супостат идёт дорогой,
На дорогу выйду я,
Супостата захе...,
Будет милочка моя.
(д. Глубокое) ³²² .

204
По деревнюшке пройдем,
Пропоём,проухаем,
Супостата заберём,
По голове настукаем.
(д. Глубокое) ³²³

У товарища наган,
Я куплю резинушку,
Я ишщо похулиганю
Нонешнюю зимушку
(д. Боково) ³²⁴.

    С пением такого рода частушек желающий начать драку заходил в круг, образованный молодежью соседней деревни, и начинал плясать вопреки установленному порядку, задевая плечом других пляшущих парней, «ломаясь» и «хоркая». «Каждый праздник без „драчи" не обойдется. Обязательно на гулянье один пляшет, другой выйдет на перебой и вытеснит того из круга. Толкали друг друга, кулаком поддадут» (д. Макарово) ³²⁵. «Гостей на праздник собиралось много, „набивались втугую". В теплое время года выходили на улицу, плясали у дома. Бывало и на драку. Драки начинались во время пляски на кругу. Один другого с круга столкнет, а друг обиженного за того заступится» (д. Пестино). «Оне вот, ты играэшь, мы пришли. Я скажу там Ваньке или как: „Играй, я пойду плясать!" А этот парень скажот: „Не по(й)дёшь! Я буду плясать!" На перебой плясали. Вот и роздеруцца» (д. Боково) ³²⁶.

    Пляска, которую исполняли перед дракой, отличалась агрессивной, вызывающей манерой, намеренным утрированием движений, желанием подавить партнера-соперника. «Это уж ковды у йих горячка подходит, дак оне и с пляской. Ну, вот разозлицца, ковда разозлился уж, это ему надо. [Пляшут] хто как можэт, молотит. Ножик в руке, машет, штоб не подходил никто. В случаэ чево, дак сразу и махнёт» (д. Кузьминская Шекс.). «Начинаэт, значит, вот, гуляэт, ну, человека четыре-пять. Выйдет с гармошкой, один идёт вперёд, значит, пляшет, а второй, значит, там, размахиваэт тростью. Ну видят, што эти ребята чё-то задумали. Вы в гармошку играйте, как вроде под пляску, называэцца „хулигансково". Тут не хорошево „хулигансково" играют. Так же играэт, токо што более так веселей, не то што как культурно под пляску ли што ли, а так более погромче, значит. Вроди с таким с капризом это дело, нервничаэт. Гармошку роздергиваэт, а так обыкновенно играэт. Плясуны вот это и идут, из себя рукам машут, значит, и пляшут и песни поют, такие вульгарные песни всякие, ну матерщина. Из себя выставляют, што: „Вот я какой!" И руками! Оне дают знать, што: „Я! Ко мне не подходи!" На драку идут, дак раскидывает руками, и там ножки повыше это, ну, хулиганская выходка такая. И вот встречаюцца, значит, мы идём человек пять-шесть, примерно, встречу человек пять. Я тебе — раз! Ударил. Тростью там или палка есть, клюшки такие вересовые, деревянные ходили. Одному я ударю, те тоже, значит, не смотрят — ну и пошло! И начнут! Забегали тут все...» (д. Хреново) ³²⁷.
 

205

    Важную роль в «прикалывании» играл гармонист: идя рядом с атаманом, он исполнял наигрыши под частушки «на задир», а также специальный наигрыш «под драку», напоминавший призывные звуки трубы. «Когда скажут, что надо хлестнуть ково, то гармонист станет играть „под драку" — часто, с отрывом. Два парня пляшут горяцяэ, горяцяэ. Другой нацьнет письней подкалывать: „Ты играй, гармоня наша, / А чужую разорвем!"» (д. Пантелеевская) ³²⁸.

    «Под драку» часто исполнялась обычная плясовая, но звучавшая резко, «гармонь как будто рявкает».
 

Атаман, играй под драку —
Веселее задирать,
Устоит твоя головушка,
А моей не устоять.
(д. Тарасовская) ³²⁹

    Началом драки могло быть противоборство гармонистов, иногда в сопровождении других парней. Так, в д. Большое Раменье выходили гармонист и двое парней, которые плясали под его игру. Через некоторое время они давали знак своему гармонисту играть «под драку», это служило вызовом для соперников: в круг выходили гармонист и двое парней из другой группы. Начиналось соревнование: пляшушие задевали, толкали друг друга, а потом вступали в драку, к которой присоединялись и другие. «Я в Роксоме насмотревсе уш это: хлёшшуцце ремням, бляхам — кров летит! Гармонист ходит — и игра какаа-то специальная, „под драку"» (д. Шугино) ³³⁰.

    Именно с нападения на чужого гармониста иногда и начиналась драка: «Это когды, знаэшь, эт зляцце, дак. Вот друг на дружку косяцце. Как ужо писня-то поёцце:

Поиграй, гармошка наша,
Мы чужуу разорвем!
(Г)де на нас робята сердяцца,
Туда гулять идём!

Ну, это дак эт другой раз роздеруцце, дак и гармошку порвут: ножом поронут — и всё!.» (д. Ларино) ³³¹.
 

206

    Рукопашные столкновения и драки в Вологодском крае, особенно в западной его части, отличались ожесточенностью, а порой и жестокостью, больше напоминая поножовщину. «Драки были особенно в Троицу как война, хуже войны это дело. В ярости это всё, даже некоторые вон в речку прыгали без всяких рубах, и рубах нет. Я прыгаю, надо мне спасацца, ведь убивали сколько. Война, настоящая война была» (д. Хреново) ³³².

      Для драки изготовляли специальное «вооружение», а также использовали подручные средства. В Череповецком у., по свидетельству конца XIX в., «раньше дрались кулаками, но лет 15 тому назад „эту моду оставили" и стали пускать в ход поленья и колья, и этого оказалось недостаточно, и орудиями в драках начали служить камни, гирьки, ножи, а иногда и топоры. В таких деревнях как Остров, Верховье, Бор не то что у взрослого парня, а и у подростка лет 12-15 можно нащупать в кармане камень, железину или нож, когда они предвидят, что будет драка. Такие драки нередко оканчиваются смертоубийствами, увечьями, не говоря уже о легких ранах»³³³. В Вельском у. «„с простыми руками" дерутся редко. Стараются сорвать жердину с огорода или найти камень или полено. Лучшим орудием считается так называемая „дровяная палка", т. е. палка, которой колют дрова (которой колотят по топору, забитому в толстый кряж): она имеет короткую ручку и толстую головку — и очень увесиста. Любимое дело в драке — повалить противника и топтать каблуками» ³³⁴. В Белозерском у. при драке «в ход пускаются камни, колья, кулаки и ножи. Убийства все-таки редки, зато проваляться в постели и проохать 2-3 недели после драки — не редкость» ³³⁵.

    Часто «дрались железными прутьями — „тростями". Ребятишки помладше камни подносили, была и поножовщина. Слышал, что в Никольском р-не за три дня до праздника мочили в больших чанах колья, чтобы было чем драться и чтобы колья не ломались от удара» (д. Пестино)³³⁶. «Были драки, дак это не было празника, штоб целовека не убили. Быват камнем колонут. А быват некоторый носит гирю, понимашь, вот; ранше гири — видев? — были: на весах эти, што на ремень можно одеть. А у некоторых ножик быв, што и ножиком ткнёт, понимашь» (д. Аверино) ³³⁷. «Кулак, кулак, потом эти были такие вот это, выливали из олова налодошки такие. С ремешком. Если уж попадёт, так крепко хватит. Гири, гири это были там. А было в эти годы довоенные, триццать седьмой, вот шестой, четвёртый год, вот это зарезали у нас когда тут паренька одново. Это у нас, а так я знаю: там, в этой стороне, <...> дядю зарезали. Да. Дак носили ножы-то на виду. Тот не ткнёт, у которого на виду нож (тово скорей зарежут), а который ткнёт — у нево на виду нет» (д. Викторово) ³³⁸.

      У опытных бойцов существовали собственные приемы и тактика ведения боя. «У каждого завзятого драчуна есть свои меткие удары, которыми он старается поразить противника. Один метит в переносье между глаз. От ловкого удара в это место не может устоять на ногах самый сильный человек. Другой норовит под ложечку ткнуть, третий — „в причинное место". Поваленного на землю таскают за волоса, за бороду, если она есть, бьют носками и каблуками сапогов в грудь, в бока; топчутся на груди, по спине колотят поленьями, кольями» (Улома) ³³⁹.
 

207
    При драке никогда не смущались, если противник оказывался в явном меньшинстве или был повержен на землю: «Чем больше лежит на земле, тем сладше бой, как говорицца... Бывало, што вот (были драки), што по триццать — сорок человек одноб лежачево бьют. Ну, и травмировали людей...» (д. Никоново) ³⁴⁰.

    Участие женщин в драках обычно не допускалось этикетом, однако считалось вполне допустимым, что женщины разводят дерущихся по сторонам, разнимают их или даже защищают «своих» мужчин (мужа, брата) от нападения «чужих». «Своих ребят, вот, например, наше Скрепилово деревня, а розадрались, примерно, с новгородовським, дак новгородовськии [девушки], значит, пристают за своих ребят, а наши скрепиловские девушки за своих ребят. Оне, значит, йих сдяржавают. Тех, значит, оттаскивают, всё он тут с ножиком, девушку всё-таки не трогаэт дак. Так што вот девушки оне, ну, способствовали как бы заглушить эту драку» (д. Скрепилово) ³⁴¹. Несмотря на ожесточение, присущее драке, самое большее, что грозило девушке или женщине, это случайный удар, т. к. «даже самый пьяный не тронет девушку». «Девушка бывало, зашышала, штобы ему ещё не попало. Одна вот, на Угле-то дрались, этово, Серёгу-то Соколова сбили, дак Нинка Сизова не пала, дак ево бы убили! Она просто упала на ево. А он всё равно не женился на ей» (д. Братовец) ³⁴². «Бываэт, што девушка даже обнимаэт, а тут девушку уж не трогали. Она закрываэт, значит, закрываэт кавалера. Уже всё — кавалер спасён. Девушку не будут...» (д. Хреново).
 

    Заканчивались драки, когда одна из сторон отступала или обращалась в бегство, а преследование соперника продолжалось до границ «своей» территории. В некоторых местностях принято было устраивать мировую. «После драк хотя и мирятся, но мир этот обыкновенно непрочный, до первой ссоры, а первая ссора бывает в первом удачном случае. Мирятся поссорившиеся и подравшиеся иногда сами по себе, а больше на волостном суде делают покладку, причем с обидчиков». Взятую с обидчиков плату сообща и пропивали (Улома) ³⁴³.

    Иногда инициаторами заключения мира выступали двое авторитетных парней, которые договаривались склонить своих приятелей к прекращению драк, что и закреплялось устройством «мировой». «После драки это период какой-то прошёл, а потом встречаюцца там за столом вот два: один новгородовський, другой скрепиловський, и говорит, што хватит нам это спорить. Этот новгородовських уговариваэт, што не будем больше со скрепиловським драцца. „Ну, хватит ребята, говорят, драцца. Давайте это всё закончим тут". А скрепиловський, значит, слушают ево, с новгородовським не деруцца. И миряцца. Значит, встречаюцца, и говорят: „Хватит, ребята, нам спорить тут, пусть новгородовський тут с нам гуляют и всё, не будем. Давай выпьем за то, штобы у нас не было больше драки". Такие мировые были» (д. Скрепилово).


265. Соколов В. [Этнографические сведения о крестьянах Норовской и Попадьинской вол. Вологодского у. Вологодской губ.]. Рукопись. 1898г.// РЭМ. Ф.7. Оп. 1. Д. 154. Л. 41.
266. СИС Ф1999-9Волог., №33-37 (Смирнова Н. В., 1927 г.р. из д.Арсеньево, прож. в д. Старое).
267. СИС Ф1999-13Волог, № 113-114 (Киров С. И., 1912 г.р. из д. Скрепилово).
268. СИС Ф1999-14Волог., №161, 163 (Ильина Н. Д., 1925 г.р.; Козлова 3. С., 1929 г.р.; Беляева Г.И., 1931 г.р., все из д.Братовец).
269. Духовная культура Северного Белозерья. С. 108.
270. СИС Ф1999-9Волог., №74 (Красильников П. И., 1921 г.р. из д. Хреново, прож. в д. Старое).
271. Морозов И. А. Женитьба добра молодца... С. 159 и след.
272. СИС Ф1999-14Волог., №161, 163 (Ильина Н. Д., 1925 г.р.; Козлова 3. С., 1929 г.р.; Беляева Г. И., 1931 г.р., все из д.Братовец).
273. Городецкий П. [Этнографические сведения...]. Д. 130. Л. 11-12.
274. Румянцев А. Д. [Этнографические сведения о крестьянах Новгородской губ.,Белозерского у., д. Бор Чуриновской вол.]. Рукопись. 1899 г. // РЭМ. Ф. 7. Оп. 1. Д. 700. Л. 17об.
275. Соколов Б. М., Соколов Ю. М. Сказки и песни... С.XIV!.
276. СИС Ф1999-13Волог., № 115 (Киров С. И., 1912 г.р. из д. Скрепилово).
277. СИС Ф1999-9Волог., №77 (Красильников П. И., 1921 г.р. из д. Хреново,прож. в д. Старое).
278. МИА 23: 58 (Лебедев И. М., 1920 г.р. из д. Шугино, прож. в д. Мосеево Вашк.).
279. Антипов В. А, [Этнографические сведения о крестьянах Новгородской губ. Череповецкого у. Уломского края]. Рукопись. 1899 г. // РЭМ. Ф. 7. Оп. 1. Д. 805. Л. 19.
280. Там же.
281. Соколов В. [Этнографические сведения...]. Д. 154. Л. 41.
282. СИС 22:9об. (Архипов М. И., 1921 г.р. из д.Малеево).
283. ТЕЛ Ф1997-20Волог., № 103 (Токарева А. А., 1920 г.р. из д. Ефаново, прож.на ст. Лежа).
284. МИА Ф1994-11Волог., № 19 (Задунаев С. Н., 1922 г.р. из д. Ларино, прож. в д. Трифоново).
285. СИС Ф1999-15Волог., № 182 (Сизова С. И., 1925 г.р. из д. Кузьминская Шекс.).
286. МИА 22:38, 39 (Сошин В. А., 1907 г.р. из д.Пантелеевская).
287. МИА Ф 1994-12 Волог., № 42 (Ганичев А. М., 1940 г.р. из д. Никоново).
288. СИС Ф1999-9Волог., №75 (Красильников П. И., 1921 г. р. из д. Хреново, прож. в д. Старое).
289. СИС Ф1999-13Волог., № 87-88 (Мухина В. А., 1926 г.р. из д. Зуево, прож. в д. Стризнево).
290. Румянцев А. Д. [Этнографические сведения...]. Д.700. Л. 17об.
291. СИС Ф1999-13Волог., № 165-166 (Киров С. И., 1912 г.р. из д. Скрепилово).
292. МИА Ф 1994-12 Волог., № 48 (Ганичев А. М. 1940 г.р. из в д. Никоново).
293. СИС Ф 1999-1 Волог., № 62 (Павлова А. В., 1922 г.р. из д. Зверево, прож. д. Георгиевское).
294. МИА Ф 1994-12 Волог., № 48 (Ганичев А. М. 1940 г.р. из д. Никоново).
295. СИС Ф1999-13Волог., № 126-135 (Киров С. И., 1912 г.р. из д. Скрепилово),
296. СИС Ф1999-1Волог, №61 (Павлова А. В., 1922 г.р. из д. Зверево, прож. в д. Георгиевское).
297. Буслаев А. Беседы с играми и песнями... Л. 7.
298. Мужские частушки Огибаловской вол. Кадниковского у. Вологодской губ., записанные студентом 1-го курса Вологодского педтехникума Феодосием Окининым в 1923 г. // ГАВО. Ф. 4389. Оп. 1. Д. 333. Л. 1об.
299. ТЕЛ Ф1997-22Волог., № 33 (Кузнецова А. Н., 1913 г.р. с. Сидорово).
300. Буслаев А. Беседы с играми и песнями... Л. 7.
301. Мужские частушки... Л. 2.
302. МИА Ф1994-12Волог., № 37 (Ганичев А. М., 1940 г.р. из д. Никоново).
303. МИА Ф1994-11 Волог., № 10 (Задунаев С. Н., 1922 г.р. из д. Ларино, прож. в д. Трифоново).
304. МИА 23:57об. (Лебедев И. М., 1920 г.р. из д.Шугано, прож. в д. Мосеево Вашк.)
305. СИС Ф1999-13Волог., № 130 (Киров С. И., 1912 г.р. из д. Скрепилово).
306. ТЕЛ Ф 1997-20 Волог., № 105 (Токарева А. А., 1920 г.р. из д. Ефаново, прож.на ст. Лежа).
307. СИС Ф2000-8Волог., №19-20 (Шульгина К. М, 1930 г.р. из д. Жуково, прож. в д. Подвалье); МИА 23: 67о6. (Лебедев И. М., 1920 г.р. из д. Шугино, прож.в д. Мосеево Вашк.); СИС 22:10 (Архипов М. И., 1921 г. р. из д. Малеево).
308. СИС Ф1999-1Волог., № 61 (Павлова А. В., 1922 г.р. из д. Зверево, прож. в с. Георгиевское).
309. СИС 22:10 (Архипов М. И., 1921 г.р. из д. Малеево).
310. МИА 24:148об. (Задунаев С. Н., 1922 г.р. из д.Ларино, прож. в д. Трифоново).
311. СИС 6:32о6. (Голубев М. И., 1927 г.р. из д.Яхреньга, прож. в с. Сямжа).
312. СИС Ф1997-14Волог., № 59 (Кабанова А. В., 1910 г.р. из д. Ваганово, прож.в пос. Вохтога).
313. ТЕЛ Ф 1997-21 Волог., №61 (Рожкова А. Д., 1918 г.р. из д. Верхняя Пустынь, прож. в пос. Вохтога).
314. Антипов В. А. [Этнографические сведения...]. Д. 805. Л. 19.
315. МИА Ф1994-12 Волог. №50 (ГлебоваА. М., 1926 г.р.из д. Устье, прож. в д. Поповка).
316. СИС Ф1997-5Волог., № 129 (Палибина М. Ф„ 1918 г.р. из д. Починок Гряз., прож. в д. Глубокое).
317. МИА 23:104об. (Кириллов Н. И., 1922 г.р. из д.Глухарёво, прож. в с. Липин Бор).
318. Малъгинов С. В. Народный словарь Кадниковского у.Вологодской губ. 1900г.//ГАВО. Ф. 652. Оп. 1. Д. 113. Л. 15об.
319. МИА 23:105 (Кириллов Н. И., 1922 г.р. из д.Глухарёво, прож. в с. Липин Бор).
320. СИС Ф1997-5Волог., № 122 (Палибина М. Ф., 1918 г.р. из д. Починок Гряз.,прож. в д. Глубокое).
321. МИА Ф 1994-11 Волог., № 17 (Задунаев С. Н., 1922 г.р. из д. Ларино, прож. в д. Трифоново).
322. СИС Ф1997-4Волог., № 37 (Кошкина Т. А., 1924 г.р. из д. Глубокое, прож. на ст. Лежа).
323. Там же.
324. ТЕЛ Ф1997-22Волог., №2 (Рыжова М. П., 1919 г.р. из д. Боково, прож. в пос. Вохтога).
325. СИС 27: боб. (Рогалина А. А., 1932 г.р. из д. Макарово).
326. ТЕЛ Ф 1997-21 Волог., № 83 (Рыжова М. П., 1919 г.р. из д. Боково, прож. в пос. Вохтога).
327. СИС Ф1999-9Волог., № 67-70 (Красильников П. И., 1921 г.р. из д. Хреново, прож. в д. Старое).
328. МИА 22: 37, 38 (Сошин В. А., 1907 г.р. из д. Пантелеевская).
329. ШНВ 1:43 (Громова Р. П., 1925 г.р. из д.Тарасовская).
330. МИА 23:57об. (Лебедев И. М., 1920 г.р. из д.Шугино, прож. в д. Мосеево Вашк.).
331. МИА Ф1994-11 Волог., № 14 (Задунаев С. Н., 1922 г.р. из д. Ларино, прож. в д. Трифоново).
332. СИС Ф1999-9Волог., №73 (Красильников П. И., 1921 г.р. из д. Хреново, прож. в д. Старое).
333. Антипов В. А. [Этнографические сведения...]. Д.805. Л. 18об.
334. Рождественский А. [Этнографические сведения...]. Д.104. Л. 6.
335. Румянцев А. Д. [Этнографические сведения...]. Д. 700. Л. 17об.
336. СИС 6:10 (Катышев А. А., 1921 г.р. из д. Пестино, прож. в с. Сямжа).
337. ССН 9: 53об. (Родичев П. Ф., 1917 г.р. из д.Аверино).
338. СИС Ф2000-14 Волог., № 38 (Уваров В. И., 1923 г.р. из д. Викторово, прож. в д. Палема).
339. Антипов В. А. [Этнографические сведения...]. Д. 805. Л. 19.
340. МИА Ф1994-12Волог., № 41 (Ганичев А. М., 1940 г.р. из д. Никоново).
341. СИС Ф1999-13Волог., № 133 (Киров С. И., 1912 г.р. из д. Скрепилово).
342. СИС Ф1999-14Волог, № 165 (Ильина Н. Д., 1925 г.р.; Козлова 3. С., 1929 г.р., обе из д. Братовец).

Драки на посиделках и игрищах

      Среди агрессивных и конфликтных способов игрового взаимодействия на молодежных собраниях важную роль играли драки, из функций которых особо отметим две: игровые и социорегулятивные. Этот тип контакта был наиболее характерен для праздничных и в меньшей степени для будничных посиделок и отражал взаимоотношения между «своими» и «чужими» парнями, жестко обусловленные традицией и иногда выливавшиеся в неприкрытое силовое соперничество. Поводом для него чаще всего были девушки, хотя в действительности предметом конфликта обычно являлись притязания на доминирование на чужой территории. «Девка изменит, возьмёт он лампу и разобьёт. И вся беседа разбегаэцца. (А) толпа-то не виновата. Это такой обычай был. Всё на лампе горе износили. Возьмут и лампу разобьют. Все побегут, пресенки схватили да домой. <...> „Ой, ну-ко вчера-то на Кузьминскем лампу розбили, весело было на беседе!" А велико ли веселье?» (д. Шипицыно) ²¹⁴. «Вот раньше было „весёлые" собирали зимой. В кажной деревне „весёлая", два вечера гуляют. Девок наберёцца, робят, пляска. Ну, можэт, из-за этово больше бываэт, што с барошней парень гуляэт, а пришол и другой. Вот и пошло. Раньшэ это вот в тёмной комнате „горе" заводили. Парень пришол на „весёлую", девки уж нету, она сидит с другим. Вот этот и пошол. Давай товарища подговаривать: „Давай играй". Он бу(д)эт плясать и — хлесть по лампе. И розбиваэт, топерь сходит и тово набьёт. В темноте. Бываэт [ошибется], много раз бывало, били не тово. Вот это было так» (д. Кузьминская Шекс.) ²¹⁵.
 

    К конфликту могло приводить «ненадлежащее» поведение, нарушение установленных традицией этикетных норм, например, отказ внести плату за посещение посиделки или игрища или выставить угощение парням-хозяевам. «Парень не внес и не „напоив", да еще и гуляет с ихними девками и куражится над парнями — такому никогда эти парни не спустят и при удобном случае непременно отколотят» (Ник.)²¹⁶.

    Правила поведения гостей («чужаков») существенно варьировались в разных локальных традициях. Иногда их действия жестко контролировались местной молодежью. В других случаях поощрялось экстерриториальное брачное поведение. Так, в Вологодском у., по наблюдениям В. Александрова, местные парни «редко или мало гуляют на своих посиделках: дают возможность больше гулять пришедшим молодцам. Они зато отгуливают или отгащивают у чужих, когда у тех бывает свое веселье. Но есть такие ревнивые молодцы, что не пускают чужих гулять с их девушками, боясь, чтобы последние не отбили у них их девушек. Из-за этого бывают часто даже драки, если чужие молодцы пришли гурьбой и силой хотят гулять на их посиделках»²¹⁷.

    Ожесточенное противоборство между ватагами парней одновременно являлось своеобразным «развлечением», которое неоднократно повторялось в течение сезона посиделок. Скажем, в Вологодском у. «ребята-односельчане ходят на беседу поздно, давая девкам поработать, чужие же ребята приходят на беседу рано (беседы начинаются часов с шести; свои ребята приходят часов в восемь или девять, а чужие часов в шесть с половиной или семь). Как придут, сейчас же садятся к девкам на колени. Те же не отгоняют, считая отгонять или не пускать на колени неприличным; да и сидеть-то на беседе, когда нет у девки на коленях парня, считается позорным. Эти ребята здесь так обсидятся, что не

536
сходят с коленей и тогда, когда войдут свои ребята. Эти домашние ребята не сгоняют чужих ребят с коленей, а уйдут куда-либо, выпьют вина и уговорятся отколотить их. В избу уже после этого не входят (а если входят, то только малая часть их), а дожидаются на улице. <...> Как только чужие ребята начнут выходить из дома, сейчас же свои ребята их и ловят у самого крыльца и бьют по чему попало и чем попало. <...> И редкая беседа оканчивается тихо и мирно, а то всегда кому-нибудь да попадет или поленом, или тростью железною» ²¹⁸.
 

      «Увеселительный» характер столкновений становится очевидным только при учете специфических субкультурных признаков «мужского веселья»: возбуждающее, почти экстатическое воздействие силового противоборства с нанесением ран (чаще всего, впрочем, только до первой крови), поддерживавшееся алкогольным трансом, ощущение радости совместного действия и превосходства над соперником, усиливавшееся зрелищем его панического бегства с «поля боя» ²¹⁹. Характерно также непременное песенно-музыкальное и хореографическое сопровождение драки, подчеркивавшее ее неразрывное единство со зрелищно-игровой стороной молодежных собраний. «„Весёлые" были раньшэ, „весёлые". И все деревни туда и сходяцца в одну, и два дни гуляют, два вечера. Ну, вот на „весёлых" подрацца надо было, ножиком не одново парня, было, не зарежут до смерти, а до пятнаццати ран наносили. Придут пьяные, у коо там выпить есть, пьяные придут ребята. Одна деревня, вот Ерёмино у нас, они, значит, дрались с сыромяткинскими с этими, с шипичинскими. Деревня на деревню. Ерёменские вот, значит, они всех обижали было. Вот оне, значит, соберуцца вместе и захулиганят: запляшут, и вот, значит, заиграют под драку, гармошка. И вот, значит, с беседы иногда не убегают, так лампу разобьют, штобы убежали. В окна прыгали, дак мужики там тоже были такие с палкам. Приходили и с палкам встречали» (д. Кузьминская Шекс.) ²²⁰.

     
      К игровым элементам драки можно отнести характерные для появления «чужаков» на игрище и «задирания» специфические нарочито провокативно-«театрализованные» формы поведения, рассчитанные на внешний эффект. «На йгрищо вот любили залетать. Кака(я)-та была вот мода вылетать на середину. Едут на лошадях, писни поют. Вот и говорят: „Девки, робята едут с гармоньёй. Сечас опеть залетят". Приедут. Как токо выходят, девки писни здорово все запоют. Ведь много девок-то, дак эт все запоют писни. Гармонья заиграэт, вдруг ребята двери отворили, зайдут все в снегу-то! Болыыиэ-те, да славныэ-то! Какие были ребята, только любо посмотреть! Да все-ти одетые-те! Польта-ти да воротники-ти каракулевые. Вот и шапки такии. Да. Этакие парни залетают, как будто драччя хотят. Вот залетят один за одним, скоко их приехало, все залетают и сразу на середину! Все в снегу! Залитили, затовкалися все. А другие и пошшовкаюцця чо-то, ведь приэжжают из таких деревень, (г)де обидяцця на ко(в)о, дак и.подрацця охота, вот и поколотят. Инб чоо-то в шутку ли как ли
 

537
огонь гасят. Мы в кутё, и смотрели как они тут. Страшно, темно да, ребята экие. А потом всё успокоицця, и плясать пойдут. Ребята под полати уйдут сядут, и девки пойдут играть. Девки сперва начинали плясать. Парами плясали. Девки парней брали, а потом отпляшут, он пойдёт другую берёт. А пальто не снимали уж, некуда девать-то. Подолгу-то ведь ни сидили. Игрищов-то много, дак они на конях за ночь-то объедут ни одни игрища, где „веселье"-то заводили. Известно уж, в каких деревнях „веселье" будет. Посидят, посмотрят, попляшут — и дальше поехали... А инб в деревне на ребят обидяцця дак и с драчи с настоящи приэжжали. Ножики были, в руках чо-то было. Всево было раньше ведь тожо» (д. Ломтево)²²¹.

      В д. Викторово этот обычай назывался «бурлом залетать». «Ой, дак эть на пляску-ту, говорят, „бурлом залетают"! „Бурлом" это называли, „бурлом залетают". Конешно, я ищо маленькая была, к нам из Шолги йиздили в Викторово. Дак токо и слушаэшь: скоро ли шолжаки приедут, нада убирацця. Как заходят, в перву очередь по лампе да по стене по передней, а нето в окошко попадёт. А мы на полати улизем там, так токо убирай головы. По лампе — хресть! По брусу хресть! Со стены да по брусу опеть хресть! Кулаком. А бываэт, и с палкой залетали, хто как, с чем могот залетить. Хто, пожалуй, и нож воткнёт в стену. Это у-у-у раньшэ! Вот это, это я вот запомнила тожо, я товды ишо подростком была. А всё большие такие, здоровые парни! Оне это как „бурлом" залетят, а потом оне спокойно сами себя ведут. Харахтер выказывают свой» ²²².
 

    Театрализованность происходящего подчеркивалось реакцией присутствую-щих. Девушки и дети, так же как и в сценках ряжения, демонстрировали утрированно преувеличенный ужас и покидали место действия, после окончания которого все спокойно возвращались и как ни в чем не бывало продолжали веселье и пляски с нарушителями спокойствия. «Нож в стену втыкают, это значит они пришли хулиганить. Все сразу то(г)да убегают, все девчонки убегают, всё это дело. А потом начинаэцца, снова собираюцца, опять свет зажигают. Вот. Если ково надо, кто заядлый, мало ли ково надо набить, ево набьют, крепко набьют. Тут, в самой квартире в этой потасовка была. Или вытащат в сени, или на улицу вытащат. Потом утихомиряцца, начнут плясать. Вот так. А девчонки, значит, как они сперью выбегают, штобы не попало. А потом, когда утихомирицца, значит, всё это дело вот, опять начинают плясать там, песни петь, на гармошки играть» (д. Викторово) ²²³.

    Несомненна и другая цель такого рода поведения — оказание давления на присутствующих, в первую очередь на местную молодежь, демонстрация превосходства и силы, выраженная в знаково-символических жестах: гашение света и втыкание ножа в стену, в матицу, в пол. «Ино такую драку откроют дак! Вот к нам отсюда, из Шарденьги на конях ездили, дак приедут, дак знаэшь! Кто-то из-за девочек, кто-то из-за че(в)о. Дак ведь ино залетят — вот мат(н)ица-та

538
над потолком-то — какие ребята залетят, воткнёт нож, дак начнут драцця, тут не разберёшь, кто ково, не спрашивали...» (д. Воронино) ²²⁴. В д. Телибаново, по рассказам, при желании завязать драку могли втыкать в пол сошник. «Ну, праз(д)ник, например. Ребята соберуцца, все оденуцца, пьяные напьюцца, то у одново, то у другово, ищо бываэт, што с собой бутылочку захватят. И вот один раз из той деревни пришли к нам, с Давыдкова. Вот теперь тут с обеда, от праздника-то, вот в Паску. И вот тётка тут в дом пустой пустила, што молодёжь, дак пусть гуляют. А один был из армии такой, знаэшь: „Я, один я!" И от наши-то: „Ай, ты там такой-то да", — а ему не понравилось, вишь. И вот наши их прогонили, набили до крови всех „бадогам". И вот оне оттуда-то пришли. А мы-то все тожо, мы моложе, другие старше, все хто за углом, хто как скрывамся, как вроди побаивався. А Виталий — он мне зять был, он высокой был', красивый — перепил. И вот он обрез взял от плуга-то — и в этот дом, где молодёжь пустили гулять. А гармошка не одна, много! Круг кругом: кто сидят на лавках, а кто ишо и стоят, дак всяко. Ну, я дак маленькяя, дак всегда толькё глядишь да в сторонке, хоть бы меня не задел кто. А ведь кто плясунья более, пляшут да. И вот он эдак-то плясал, плясал да и — не знаю или в штанине, или в сапоге, или где-то — эдак-от обрез-от как воткнёт в пол! Хто повыходил из дома, хто как. А он-то круг ево пляшэт, пляшэт, скачет! Вот, помню, страшно!» ²²⁵.
 

    Воткнутый в пол или стену нож символически обозначал доминирование и превосходство. Именно возле него обычно плясали «чужаки», и из-за него затевались драки. «Тут ходили мы кода на посиденку, играл игрок, а тут плясали. А бойкие-те придут, воткнут по ножу в полавошники. Ежели нихто эдак не заденет иих, так ножи и простоят до конца вечера. А хто заденет...» (д. Починок Гряз.) ²²⁶.

      Характерно стремление запугать присутствующих на посиделках и игрищах детей (чужаки бьют кастетами по полатям и стенам), т. е. «внушить почтение» следующему возрастному слою, будущим завсегдатаям молодежных собраний. «А драки я запомнил сильные на игрищах. Вот это ищо когда мне лет было, может, лет так ну семь, восемь. Приходили, значит, к Клавдии вот. Там ишо были и забирались на печь, на полати туда вот. Пацаны ишо. Вот. И раз приэжжаэт из-под Осиновсково района, Шолга там такая называют. Вот. Заходят „бурлом", гасят огонь, нож втыкают в стену, вот, и эти какие-то „кастеты" были што ли такие, кистени. Как по полатям, снизу-то туда как дадут!» (д. Викторово) ²²⁷. Тем самым драки на посиделках и игрищах имели еще и «временное» измерение: они формировали общественное мнение, прежде всего восприятие социумом «своего» и «чужого», закладывая фундамент групповых и территориальных, отношений в будущем.

214. СИС Ф1999-14Волог, № 215-217 (Егорова Н. А., 1940 г.р. из д. Шипицыно).
215. СИС Ф1999-15Волог., № 185 (Сизова С. И., 1925 г.р. из д. Кузьминская Шекс.).
216. Кузнецов Я. [Этнографические сведения о крестьянах Вологодской губ. Никольского у. Тихановско-Вохомского прих.] // РЭМ. Ф. 7. Он. 1. Д. 301. Л. 4об. 217. Александров В. Деревенское веселье в Вологодском у. Этнографические материалы // Современник. 1864. № 7. С. 178.
218. Соколов В. [Этнографические сведения о крестьянах Норовской и Попадьинской вол. Вологодского у. Вологодской губ.]. Рукопись.1898г.// РЭМ. Ф.7. Оп. 1. Д. 154. Л. 42.
219. Об этой стороне архаических мужских субкультур см.,например: Элиаде М. Тайные общества. Обряды инициации и посвящения. М.; СПб.,1999, С. 212-219.
220. СИС Ф1999-15Волог., №176-178 (Сизов А. М., 1925 г.р., Сизова С. И., 1925 г.р. из д. Кузьминская Шекс.).
221. СИС Ф2000-10Волог., №49-55 (Соковцева Л. Н., 1916 г.р. из д.Ломтёво, прож. в г. Великий Устюг).
222. СИС Ф2000-12Волог., №73-75 (Перминова А. Л, 1919г.р. из д. Викторово,прож. в д. Мартищево).
223. СИС Ф2000-14Волог„ № 37 (Уваров В. И., 1923 г.р. из д. Викторово, прож. в д. Палема).
224. СИС Ф2000-6Волог., №10-11 (Бычихина А.В., 1925 г.р. из д. Воронино, прож. в с. Верхняя Шарденьга).
225. СИС Ф1999-15Волог., № 253 (Егорова И. И., 1928 г.р. из д. Терибаново).
226. СИС Ф1997-5Волог., № 122 (Палибина М. Ф., 1918 г.р. из д. Починок Гряз., прож. в д. Глубокое).
227. СИС Ф2000-14Волог., № 37 (Уваров В. И., 1923 г.р. из д. Викторово, прож. в д. Палема).

ОРГАНИЗАЦИИ	ПЕЧАТНЫЕ ИЗДАНИЯ
АОИРС	Архангельское общество изучения Русского Севера
ВОИСК	Вологодское общество изучения Северного края
ГАВО	Государственный архив Вологодской област
ГВ	Губернские ведомости
ЖС	Живая старина
ИЭА	Институт этнологии и антропологии. Москва
КНМ	Кабинет народной музыки Московской гос.консерватории
ОЛЕАЭ	Общество любителей естествознания, антропологии и этнографии
ОРМ ТКМ	Отдел рукописных материалов Тотемского краеведческого музея
ПФА РАН	Санкт-Петербургский филиал архива Российской Академии наук
РАМ	Российская Академия музыки им. Гнесиных
РГО	Русское географическое общество
РО ИРЛИ	Рукописный отдел Института русской литературы(Пушкинский Дом)
РО РНБ	Рукописный отдел Российской национальной библиотеки им. М.Е.Салтыкова-Щедрина
РЭМ	Российский этнографический музей
ФА СПбГУ	Фольклорный архив кафедры русской литературы Санкт-Петербургского государственного университета
ЭО	Этнографическое обозрение