В начале июля 1920 года, в безоблачный полдень, над Елкинским бугром появилось небольшое белое облачко. Никто из жителей нашей деревни его и не заметил. Люди сидели дома, обедали. А мы, дети, пришедшие сюда за ягодами, увидели. Не заметить его было нельзя: оно быстро стало увеличиваться,: темнеть, становиться все грозней. Наступая на нашу деревню, оно своими потемневшими крыльями, зловеще шевелящимися, охватило все наше ржаное поле.

Поминутно начали сверкать молнии. Внезапно посыпался крупный град. Получив от него тумаки по своим вихрастым головенкам, мы бросились под елку. В это время в соседнее дерево ударила молния, и от его ствола полетели щепки, к счастью, минуя нас. Мы упали на землю и крепко прижались друг к другу. А родная деревня и все наше поле скрылись за завесой дождя и грозы.

Как внезапно началась эта, напугавшая нас гроза, так внезапно и сменилась тишиной и солнцем. Мы выбежали из леса и увидели побитую рожь. Вся она была смята. Торчали лишь редкие стебли без колосьев. Затем мы увидели, как к своим побитым хлебным полоскам бежали наши плачущие матери, братишки, сестры. Подбежав к ним, мы тоже заплакали. Мы плакали, глядя на них, еще не понимая, что нас ждет голод.

Не оправдало надежды и яровое поле, не испытавшее градобития. С этого злосчастного июльского полдня и до сентября не выпало ни одной капли дождя. Овес взошел лишь в начале сентября, когда пошли дожди. И до ноября яровое поле было зеленым. Когда мы жали зеленый овес, без спелых зерен, пропархивал снег. Вся надежда жителей моей деревни была на озимое и яровое поля. Но ни то, ни другое хлебушка нам не подарило.

Голод начался сразу, т. к. хлебных запасов ни у кого не было.

В девятнадцатом году в нашей деревне побывал продотряд, вооруженный винтовками. Сн разыскал все хлебные, очень небольшие запасы и увез их в Яранск. Эти продотрядники были изощренными пронырами. Ничего в хозяйстве перепуганного крестьянина не оставалось не прощупанным штыком, острым глазом и ловкими руками - амбары, хлев, сараи, подполье. У нашего соседа Якова Павловича даже на крышу залезли. И надо было видеть их ликование, когда они, найдя на крыше три мешка зерном, сбрасывали их, погружая на телегу. А жена соседа, их дети громко выли. Молча вытирал слезы хозяин, давно уже поседевший.

Итак, две беды - продотряд и градобитие - выпали на незащищенные головы крестьян моей деревни. Эти две беды не могли не накликать третью - голод, продолжавшийся девять мучительных месяцев. Сначала жили картошкой. А потом стали печь хлеб из гороховой киты, куколя. Когда пришла весна 21 года, мы, ребятня, стали ходить за щавелем, за пестами, лебедой, за головками клевера. Из всего наши бабушки пекли хлеб уже без муки. Только коровкино молоко помогало глотать совершенно несъедобный «хлебец».

Летом стали умирать распухшие с голоду старики, преждевременно стареть невесты. Помощи ждать было не от кого. Две войны и две революции привели ко всеобщей бесхлебице по всему Поволжью, где только от голода умерло два миллиона человек.